Михаил Ларионов

Именно Ларионов был первопроходцем, заложившим основу для появления русского авангардизма. Его лучизм не стал особо популярным, но все началось с него. Михаил Ларионов призывал браться за абсурдное, чтобы сделать великое, требовал учиться у детей и вывесочников, отрицая академиков. Он, пожалуй, единственный из художников прожил долгую жизнь с женщиной, равновеликой ему по таланту, причем в той же сфере. Но в их с Натальей Гончаровой общей могиле в Париже покоится прах еще одной женщины. Как всё начиналось Михаил Ларионов (22 мая (3 июня) 1881 года — 10 мая 1964 года) родился в Тирасполе, вскоре семья переехала в Замоскворечье. Обучался живописи в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у таких художников, как Исаак Левитан, Валентин Серов и Константин Коровин. Поступил в училище в 1898 году и почти сразу познакомился с главной женщиной своей жизни – Натальей Гончаровой (двоюродной правнучкой «той самой» Натали Гончаровой, супруги Пушкина). Как художник Ларионов начинал, и весьма успешно, с импрессионистских пейзажей и натюрмортов. Этот период продлился до 1906 года. Ларионов был очарован Клодом Моне, особенно по душе студенту пришлась идея француза изобразить Руанский собор в разное время суток и при разном освещении. Ларионов решил не отставать от Моне и написал множество вариаций на тему покосившегося сарая. А обнаженные женщины, взиравшие с полотен Ларионова, вынудили руководство училища исключить его с формулировкой «за растлевающее влияние на товарищей». На лето Ларионов уезжал в родной Тирасполь, где писал свои импрессионистические пейзажи: «Акация весной», «Сад», «Цветы». В некоторых картинах того периода уже ощущается грядущее увлечение Ларионова неопримитивизмом («Купальщицы на закате»). Эти картины Ларионов выставлял в Обществе русских акварелистов и «Мире искусства». Коллекционеры с удовольствием их приобретали, а Сергей Дягилев даже пригласил его принять участие в выставке в Париже. Эпоха неопримитивизма в творчестве Михаила Федоровича В 1906 году на русской экспозиции Осеннего Салона в Париже картины Ларионова произвели фурор. А сам он был потрясен Парижем. Оказывается, Моне – вчерашний день, а герои нынешнего времени – Ван Гог, Сезанн, Гоген. С утра до ночи Ларионов бродил по музеям и выставкам. Как ни удивительно, близкое знакомство с европейской живописью сделало его не последователем, но новатором. Он вернулся в Россию, и началась эпоха неопримитивизма Ларионова. Ларионов провозглашает лучшими учителями создателей вывесок. И действительно, «Парикмахерские» явно ориентированы на зрителя, они нарочито демонстративны. Ларионов не заигрывает с лубком и не улыбается, как вежливый человек, «народу», подразумевая незримое, но явственное «ну, мы же с вами понимаем». Он погружается в этот мир. Собственно, это одна из особенностей неопримитивизма – он ни в коем случае не стилизация, он и есть отображение простонародного взгляда на жизнь. Не «представим на минуточку точку зрения солдата, комфортно расположившись в нашей светской гостиной», а оказываемся возле солдата, становимся им. Некоторые картины мастера приобретает Третьяковская галерея, что считалось безусловным показателем успеха. «Лучистые картины» Ларионова и боди-арт на женской груди Французские новаторы стали для Михаила Федоровича трамплином. Он создает кардинально новое направление – лучизм. Критики, только свыкшиеся с его картинами в жанре неопримитивизма, снова в недоумении. «Где запечатленная природа? Где мгновения жизни? Где прекрасные женщины, в конце-то концов!?», – безуспешно вопрошают они, а Ларионов отвечает, что для этого человечество уже изобрело фотоаппарат, и пишет «лучистые картины». Художник уверен, что каждый человек (даже дурак), испытывая какие-либо чувства, испускает лучистую энергию. Партнер эти лучи воспринимает и генерирует ответные. Их он и призывает рисовать. И в этом состоит революционное влияние Ларионова. Все остальные так или иначе отталкивались от предметности, а Ларинов легким движением руки отправил ее в утиль. «Восприятие не самого предмета, а суммы лучей от него» призывает изображать Ларионов и тем самым срывает барьер: можно не просто изображать предметы странно и непохоже, можно и нужно изображать вообще не предметы! Новое направление далеко не сразу было принято и далеко не всеми. Самой эффективной «пиар-кампанией» Ларионов и его верная спутница Наталья Гончарова признали скандал – что поделать, ничто не ново под луной. Они организовывают эпатажные выставки и, как сегодня мы бы сказали, перфомансы. Параллельно Ларионов строчит один за другим манифесты, помимо программного «Лучизма». В «Манифесте к женщине» мастер призывает дам обнажить грудь, которую следует раскрасить или татуировать. Законом мужской моды в «Манифесте к мужчинам» признается асимметрия. Пошлость и ретроградство - носить усы: необходим один ус! И половину бороды непременно следует сбривать, а мужские ноги должны быть голыми, татуированными и в сандалиях (спасибо, не в носках). Вскоре на очередной выставке «уважаемой публике» предлагается новая услуга – вас может раскрасить знаменитый Ларионов. Женщинам Ларионов предлагал раскрашивать озвученные в манифесте части тела, и дамы стояли в очереди за столь пикантным боди-артом… Эмиграция, балет и «друзья семьи» По приглашению Сергея Дягилева в 1914 году самая эпатажная пара российского авангарда (зарегистрировавшая свои отношения гораздо позже) уезжает в Париж сотрудничать с «Русскими сезонами». Навсегда, но они пока об этом не знают. Предполагалось, что будут рисовать декорации, но внезапно Ларионов начинает проявлять интерес и к другим сторонам процесса – он участвует в постановках как сценограф и иногда сценарист (написание манифестов не прошло даром), а со временем как сопостановщик-хореограф. Причем нередко спорит с Дягилевым, который уже знает цену таланту Ларионова и поручает ему воспитание молодых танцоров. Результат? Из-под «пера» Ларионова вышли такие всемирно знаменитые танцоры как Леонид Мясин и Сергей Лифарь. На октябрь 1917 года у Ларионова и Гончаровой запланировано возвращение в Россию. А в России на это время тоже немало запланировано... К 18-му году Ларионов понимает, что во Франции придется задержаться. Он продолжает работать, причем увлеченность балетом и, чего греха таить, балеринами, иной раз оттесняет живопись. Ларионов отлично вписался в мир парижской богемы. Он заводит приятельские отношения с поэтом Гийомом Аполлинером, писателем Жаном Кокто, художниками Пабло Пикассо и Фернаном Леже. Богемную среду не удивишь странными семейными схемами, поэтому тот факт, что в доме Ларионова поселился близкий друг Натальи Гончаровой Орест Розенфельд, а через некоторое время – более чем близкая подруга Ларионова Александра Томилина, никого не шокрует. Розенфельд – эмигрировавший русский меньшевик, а Шурочка, как ее называл Ларионов, – дочь московского банкира, тоже эмигрировавшего в Париж. Другая женщина Михаила Ларионова Александра Томилина на протяжении 30 лет была любовницей Ларионова, фактически гражданской женой. Ее квартира находилась в том же доме, этажом ниже, ее существование для Натальи Гончаровой не было секретом. Отдыхать ездили или вчетвером с «друзьями семьи», или же Ларионов с Гончаровой вдвоем. Михаил Ларионов женился на своей главной музе Наталье Гончаровой в 1955 году. В первую очередь это было обусловлено заботой о наследстве: в случае смерти одного из них второй наследовал все имущество. В 1962 году Наталья Гончарова умерла, а Ларионов женился на верной Томилиной. Его грела большая мечта – он хотел, чтобы его и Гончаровой картины попали на родину. При жизни художника это не случилось. В 1962 году Михаил Ларионов скончался, и лишь в 1978 году Александра Томилина оформила завещание на советское правительство. Передача огромного архива Ларионова и Гончаровой состоялась только в 1989 году, когда были улажены законодательные моменты, а в Третьяковской галерее выделено отдельное помещение для архива Ларионова. Александра Томилина завещала похоронить ее в могиле Ларионова и Гончаровой, что и было сделано. Автор: Алена Эсаулова