Программа Марины Михайловой «Родная речь. Второе чтение» Приглашаем перечитать великие строки русских поэтов разных эпох и поразмышлять над ними вместе с автором и ведущей программы филологом и философом Мариной Михайловой. Осип Мандельштам Вот дароносица, как солнце золотое, Повисла в воздухе – великолепный миг. Здесь должен прозвучать лишь греческий язык: Взят в руки целый мир, как яблоко простое. Богослужения торжественный зенит, Свет в круглой храмине под куполом в июле, Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит. И Евхаристия, как вечный полдень, длится – Все причащаются, играют и поют, И на виду у всех божественный сосуд Неисчерпаемым веселием струится. 1915 Это стихотворение Мандельштама датируется 1915 годом. Оно удивительно и интересно, потому что в нем речь идет об Евхаристии, о богослужении. И, однако, мы видим здесь вовсе не картину свершения какого-то локального священнодействия. Мы видим картину мира; весь мир превращается в евхаристическое пространство. Но таинственным образом это пространство умещается в обыкновенном храме – там, где совершается повседневное богослужение. Золотое солнце стоит в зените, и оно знаменует полдень. Мандельштам упоминает июль. Это время, когда максимум природного света в году. Тем самым поэт напоминает нам о том, что Бог есть свет, показывает, насколько мир прозрачен для божественного света. Мы имеем дело с остановкой времени, потому что дароносица как солнце, застывшее в зените, зависает в воздухе. Этот миг – «великолепный миг», как говорит поэт – содержит в себе вечность. Священнослужитель возносит над головой сосуд, и мы видим, как само солнце поднимается над миром. И мы с изумлением и радостью понимаем, что это одно: всякий раз, когда мы видим солнце в зените, мы понимаем, что это знак присутствия Божия, это милость Божия, явленная нам. И всякий раз, когда во время богослужения священник поднимает в руках чашу, мы понимаем, что это космический жест, потому что благодарение приносится за весь мир и благословение Божие призывается на весь мир. Когда мы оказываемся в пространстве этого стиха, наш взгляд устремляется вверх. Мы видим, как висит в воздухе над головою священника священный сосуд, та самая золотая дароносица. Мы видим, как льется свет из-под купола. Мы смотрим вверх, и это вертикальное измерение мира позволяет нам ощутить его избранность, его величие, его призванность для Божественной любви. Этот миг длится вне времени. Мандельштам говорит нам о том, что евхаристическое таинство позволяет нам пережить уже сейчас то блаженство вечной жизни, которое откроется когда-то. Мы можем уже сейчас полной грудью, вне времени, вздохнуть, мы можем наполниться тем золотым воздухом вечности, который как будто приносится с тех цветущих берегов, с той луговины, где время уже не бежит. Мы находимся внутри круглой храмины – «свет в круглой храмине под куполом в июле». Поэт постоянно нам показывает круглые предметы: вот священный сосуд – круглая чаша, вот солнце, вот яблоко, вот купол. Этот круг напоминает нам о том, что у мира есть некий центр, и этот центр – это Сам Бог. Литургия изображается как совместная радость, ликование: «Все причащаются, играют и поют». Радость этого вечного полдня, этого мира, пронизанного вечным светом, прозрачного для Божественного присутствия, рождает в наших сердцах веселье. Последняя строчка: «И на виду у всех божественный сосуд/ Неисчерпаемым веселием струится». Мандельштам в краткой формуле ухватывает здесь самую сущность евхаристического события. Евхаристия – это благодарение. Когда человек приносит Творцу восторг, изумление и радость, то Бог отвечает на это неисчерпаемым излиянием благодати и веселия. И неслучайно то, что чувственным эквивалентом этого веселия выступает совместное музицирование – игра и пение. «Все причащаются, играют и поют». Музыка есть чувственно воспринимаемая благодать и есть форма благодарения, которая возносится Творцу. Главная стихия, которая торжествует и царствует в этом стихотворении Мандельштама – это воздух. Воздух в определенном смысле синонимичен свету. И то, и другое в логике стихотворения является условием жизни, и таким образом, знаком самой жизни. И неслучайно то, что один из центральных образов этого стиха – это дыхание. Воздух – это стихия, которая через дыхание связывает человека и с природой, и с Богом. Вздох, который нас напояет, укрепляет – это высший дар Божий. Мы наполняемся воздухом, мы наполняемся духом. В то же время выдох, благодарственный, изумленный – это хвала, это гимн Богу человеков. Отметим на полях, что когда Мандельштам описывает предельную муку, смерть, распад, разрушение мира, то он говорит именно о нехватке воздуха – например, в стихотворении 1913 года: «Отравлен хлеб, и воздух выпит». Или уже после революции, в 1921 году в стихотворении «Концерт на вокзале»: «Нельзя дышать, и твердь кишит червями,/ И ни одна звезда не говорит». Мир онемел, прогнил, и в этом мире невозможно дышать. Но в этом стихотворении 1915 года все иначе, потому что глубокий укрепляющий вдох и радостный глубокий выдох, который, к тому же, совершается как пение – это знак союза, гармонии между Богом и человеком. Таким образом, христианство в понимании Мандельштама, которое выражено в этом стихотворении, становится такого рода живой верой, которая и раскрывает в человеке его истинное предназначение. Вера есть жизнь. И когда человек находится в Церкви, когда он участвует в Литургии, в Евхаристии, в этот момент он и начинает жить по-настоящему. Жить так, как он призван жить в этом мире. Он становится таким, каким создал его Бог.